Она достала из-под плаща уже знакомый мне ящичек.

— Господин Искар просил передать, что сделал всё как вы просили и надеется на ваше содействие.

Натсэ подпрыгнула, услышав имя. Зован зарычал:

— Белянка! Не смей с ним разговаривать!

— Хочу и смею! — топнула ногой Авелла. — Он мой друг!

— Друг?! Ты хоть поняла, что этот «друг» с тобой сделает через год?

— Ничего такого, чего бы мне не хотелось! — выпалила Авелла.

Должно быть такое понятие: «бомба тишины», или вроде этого. После слов Авеллы в зале рванула одна такая. Не просто стихли все звуки, они ушли в минус.

Лицо Авеллы медленно налилось алой краской. Она прижала руки ко рту. Посмотрела на меня. На глазах выступили слёзы.

— Ой, мама! — крикнула она и бросилась бежать.

Зован шлепнулся задницей на пол. Сиек-тян истерически рассмеялась.

Я, в каком-то трансе, открыл ящичек. Вытащил одно из зеркал. Сзади, среди рунных узоров, красовалось выпуклое надкушенное яблоко.

— Вот дебил! — вырвался у меня стон.

Как же мне в этот миг хотелось проснуться в своем мире и спокойно пойти в школу, где всем на меня плевать с высокой колокольни.

Сиек-тян ушла. Зован тоже. Мы остались вдвоем с Натсэ. Я посмотрел ей в глаза и сказал:

— Он хочет с тобой встретиться. Мы приглашены на бал к Кенса. Если ты, конечно, хочешь…

— И ты предал меня за эту безделушку? — прошептала Натсэ.

— Нет… Нет! Всё не так, всё вообще по-другому! — застонал я.

Однако, если воспользоваться терминологией Лореотиса, выплеснулось уже слишком много дерьма, чтобы был смысл пытаться заткнуть дырку.

— Хорошо, — сказала Натсэ ледяным тоном. — Если хозяин предоставляет выбирать мне — я согласна.

Я закрыл ящичек с таким чувством, будто опустил крышку на собственный гроб.

Глава 14

Я уже привык спать либо с Натсэ, либо не спать, а валяться без чувств, с трудом выкарабкиваясь из царства мертвых. Теперь же казалось, что односпальная кровать слишком огромная и неудобная. Натсэ гордо легла на полу и не подавала признаков жизни. Зато эти самые признаки в изобилии подавали Ямос и Тавреси. Вот что за бесстыдство? Какой-никакой, а аристократ, дворянин. Ладно я — безродная шушера, но этот…

— Может, хватит?! — крикнул я, не выдержав.

Пыхтение прекратилось.

— А че? — подал голос Ямос. — До Благословенной недели всего ничего!

— И что? — не понял я.

— Надо многое успеть! — с жаром произнес Ямос. — А то потом целую неделю нельзя будет.

Я обдумал его слова и откашлялся.

— Ты дурак, что ли? Это мага можно зачать только в Благословенную неделю. А простолюдинов — в любое время.

Сказав, я тут же усомнился. Слова Дамонта можно было истолковать по-разному, конечно. Однако Ямос прошептал ругательство, а Натсэ фыркнула, хоть и попыталась притвориться, что чихает. Ну и кто тут попаданец, а?

Постепенно шепотки и шорохи на соседней койке затихли. Я мысленно поздравил себя с победой и стал думать о вещах отвлеченных, чтобы не провалиться в пучину черной самоненависти. Вот интересно, ребенок рабыни тоже будет рабом? По идее, родится-то он без ошейника. Может, таких детей сдают в какой-нибудь пансионат рабов? Детский рабский сад.

Однако, как я ни старался, тяжелые мысли все-таки пробрались в голову. Разобиженная Натсэ, например. Как с ней помириться? В школе какой только хрени не учат, а таким простым и жизненно необходимым вещам — нет. Что толку от квадратного трехчлена, когда самый дорогой человек не желает с тобой разговаривать?!

Талли… Я даже не видел, когда Мелаирим ее увел. Как она там сейчас? Где она?.. Бедняжка. Я так и представил, как она тоже лежит сейчас, ворочается, уснуть не может. Отобрали у нее сперва жизнь, потом — любовь, теперь вообще изгоем назначили.

А может, она не ворочается, а сидит за столом, пьет вино из горлышка бутылки и злобно ругается, грозя всем страшной местью. Это было бы вполне в духе Талли. Так думать, безусловно, приятнее. Но к правде мое воображение имеет мало отношения.

Ну и, разумеется, перспективы. Каждый год проводить Благословенную неделю с новой «принцессой». Себе-то можно не врать, идея приятно волновала. Но вот стоит только удариться в частности… Взять хоть Сиек-тян. Как это будет выглядеть? Благодаря ее плавательному костюмчику вообразить картинку труда не составило. Вот она лежит, стиснув зубы и отвернувшись, тихая и неподвижная, предоставляя мне инициативу спасения ее рода… Да уж, из меня инициатор тот еще. Может, напиться вдребезги перед этим делом?

А на будущий год — Авелла. Тут воображение послало меня лесом. Я даже в мыслях не смел представить, как столь низменными вещами можно заниматься со столь возвышенным существом. Хотя и в купальнике ее видел, и она совершенно недвусмысленно дала понять, что вовсе не против. Но всё же… Нет, нет, нет! С Авеллой можно прогуливаться по цветущему саду, держать за руку, вести одухотворенные беседы. А не вот это вот всё.

Хреновый из меня герой, в общем. Другой бы возмутился, что по целому году новую «принцессу» ждать, а я лежу, страдаю… В полушаге от рабыни, которая по первому слову отдастся мне так, как мне заблагорассудится.

— Я какой-то неправильный герой, — забывшись, изрек я в темноту. — И мне достаются какие-то неправильные приключения.

Все уже спали, и никто мне не ответил. Я без труда различал дыхание Ямоса, Тавреси и Натсэ. Вот даже она уснула, а я…

А я вдруг получил шлепок мокрой ладонью по лбу.

— Не спится, герой? — прошептала из раскрытого окна Сиек-тян. — Идем, прогуляемся.

На одеяло что-то упало. Я нащупал печать Воды.

***

Вот будь это фильм, или книга — я бы сейчас мысленно кричал: «Куда ты прешься, дурак?! Зачем? Натсэ проснется, пойдет следом, отыщет тебя как раз в тот момент, когда Сиек-тян, например, случайно споткнется, упадет на тебя, и вы застынете в неоднозначной позиции!». Однако в жизни все не так уж просто бывает.

Что меня заставило взять печать и выплыть в окно? А Огонь его знает. Она позвала — я пошел. До этого она только орала на меня и угрожала кастрацией, а тут вдруг — «прогуляемся». Учитывая то, что нам с ней предстоит, я решил, что не стоит обострять отношения со своей стороны. Хотя кому я вру? Решил… Ничего я не решал. Она позвала — я пошел, как безвольное животное, и уже задним числом придумал себе мотивацию. Зачем мне вообще разум? Чтобы презирать себя? Пока — единственная функция, которой я пользуюсь.

На запястьях и лодыжках Сиек-тян оказались светящиеся браслеты. Я плыл на их мерцание, не боясь заблудиться. Мы обогнули академию, пошли на глубину…

— Ай, ***! — выкрикнул я, со всего маху долбанувшись обо что-то твердое и деревянное.

— Да, ты все-таки безумно невоспитан, — сказали стоящие рядом браслеты.

— Моим невоспитанием занимались лучшие безумцы, — отозвался я и встал ногами на деревянное нечто.

Сиек-тян вздохнула и, взмахнув рукой, что-то сказала. Из тьмы проявилась ее печать, светящаяся голубым светом, и вдруг сделалось совершенно светло. Я огляделся. Мы стояли на носу корабля, который сиял.

Светилась каждая доска, каждый брус. Светились мачты без парусов.

— Как ты это делаешь? — воскликнул я, отправляя ввысь струйку пузырьков.

— Это не я, — сказала Сиек-тян. — Я просто активировала печати.

— Огня?!

— Дурной, что ли? Наши, водные.

— А почему светятся?

— Потому что. Тебе об этом поговорить хочется?

— Ага, — сказал я, хотя чувствовал, что правильный ответ будет «нет».

Сиек-тян закатила глаза (теперь я прекрасно ее видел, во всей красе плавательного костюма), но снизошла до пояснений:

— Есть глубоководные светящиеся животные и рыбы. Это свойство выманивается на печать Воды. Печать ставится на любой предмет. — Она потрясла у меня перед носом рукой с браслетом, на котором я разглядел рунический рисунок. — Все корабли так оборудованы, это не только для навигации, но и чтоб не сталкиваться с другими. Ясно?