Она возмущалась и смущалась одновременно.

— Ты чувствуешь себя слабой? — подсказал я.

— Да! Это дикое для меня чувство, извини, если я не скоро к нему привыкну. Но ты можешь просто удалить эту запись. Мирской брак ни к чему не обязывает. Так что, если всё это слишком серьёзно для тебя, то… Я пойму.

— Ой, да иди ты! — рассердился я и захлопнул устав.

Натсэ мгновенно вскочила с кровати, подошла к двери и остановилась там. Метнула на меня растерянный взгляд.

— Куда?

— Чего «куда»? — подскочил и я.

— Куда идти?

Так… Что-то тут поломалось. Крепко и серьезно.

— Никуда, — сказал я, осторожно приближаясь к Натсэ. — В чём дело? Почему ты слушаешься каждого моего слова? Раньше такого не было.

— А я откуда знаю? — огрызнулась растерянная супруга. — Я уже вообще ничего не понимаю.

— Так, погоди. — Я отошёл к окну и остановился. — Иди ко мне.

Я специально старался говорить мягко, нетребовательно, однако Натсэ тут же подошла. Мрачная, как грозовая туча.

— И что, будешь теперь играть в меня, как в куклу?

— Наоборот. Я пытаюсь понять, как этого избежать.

В дверь постучали. Судя по звуку — ногой.

— Натсэ, ты не откроешь дверь? — спросил я.

— Сам открывай, — буркнула она.

Есть! Надо довести до автоматизма несколько таких оборотов. А ещё надо поговорить с Лореотисом. Или Мелаиримом. Пусть объяснят, что это за ерунда такая началась.

За дверью оказался мой молчаливый сосед. Он держал в руках поднос с тарелками. И молчал, глядя на меня. Эпохальная встреча двух интровертов.

— Да? — наконец, спросил я.

— Ужин, — последовал ответ. — Я дежурный.

Вот это мне как раз в уставе и не понравилось. В силу определённых причин, под водой жили только маги. Как следствие, все работы приходилось делать самим. Дежурить по столовой, например.

Я взял поднос у него из рук. Парень тут же повернулся и ушёл.

— Спасибо, — сказал я ему вслед, но ответа не дождался.

И чего это он? Разносить еду студентам, пропустившим ужин, в обязанности дежурного точно не входило.

После совместного ужина, состоящего из морепродуктов, Натсэ чуточку оттаяла.

— Хочешь, я останусь здесь? — спросил я.

— И тебе понравится спать всю ночь на одном боку, боясь пошевелиться?

— Если, открывая глаза, я буду видеть тебя, то — да.

Улыбку она спрятать не успела.

Можно было бы сказать, что вечер завершился хорошо. И так оно и было. Мрачные впечатления потихоньку улеглись. Дистиллят и вправду был выше всяких похвал. Натсэ легла у стены, я — с краю. Мы немного пошептались, потом она уснула.

А мне не спалось. Я долго лежал, смотря на неё. Смотрел и думал: «Вот моя жена. Немыслимо!».

В конце концов мне потребовалось выйти. Я тихонько встал и, прежде чем шагнуть к двери, бросил взгляд на окно.

На меня пустыми глазницами смотрел мертвец. Тот самый мертвец, которого я убил. Поняв, что обнаружен, он подался назад и исчез. Растаял во мраке моря.

А я, постояв ещё немного, вернулся на кровать, положив между мной и Натсэ меч. Не тот, который забрал у мертвеца, а мой. Бывший меч Зована и Тарлиниса. Настоящий, рыцарский. С ним было надёжнее.

Что же я пробудил там, в той черной скале?..

Глава 27

Утром я встал на час раньше всех (в интерфейсе обнаружилась полезная функция: будильник. Не то я раньше невнимательно смотрел, не то просто с пятым рангом появились новые плюшки) и позвонил Авелле из туалета.

Выглядела она плохо. Круги под глазами, сами глаза — красные. Но что хуже всего — она не улыбалась. И говорила мало, всё больше молчала и односложно отвечала на вопросы. Как подступиться к такой Авелле, я не знал.

— Вот-вот занятия начнутся, — сказал я. — Ты их так ждала.

Она пожала плечами.

— Больше не хочешь? — глупо переспросил я.

Опять пожала плечами. Потом нехотя добавила:

— Я надеялась, мы будем учиться вместе.

— Авелла… Скажи, ну что во мне такого особенного?

Она немножко ожила от этого вопроса.

— Ты совершенно особенный! Как будто из другого мира.

Какая проницательная Авелла… Даже не знаю, что сказать. По идее, можно и признаться, ведь она клятву дала. Но лучше не сейчас, не так. Подожду возвращения, и тогда признаюсь. Уж кто-кто, а она заслуживает права знать, кто будет отцом её ребёнка. Правда, тогда она узнает и то, что от моего ребенка не придётся ждать каких-то особых способностей. Шевелиться будет — уже достижение.

— Ты сильный маг, но совсем не задаёшься, — продолжала Авелла. — Ты согласился со мной дружить, хотя я такая… вот.

Я почувствовал, что закипаю. Тарлинис, мразь такая… Это ж как надо было измываться над дочерью, чтобы она, при такой внешности, испытывала комплексы?! Надо же, брюнетка у него не получилась! Рыцарь, блин… Бывший.

— Неужели твой жених никогда не говорил тебе, какая ты красивая и замечательная?

— Говорил, — кивнула она. — Но я ему не верила. Он не настоящий.

— Это как? — опешил я.

Авелла судорожно облизнула губы и вывалила на меня свою теорию вселенной:

— Его за меня решили, вот как. И родителей я не выбирала. И академию Земли. Это всё — не настоящее. А настоящее только то, что сам выбираешь. У меня сейчас две настоящих печати: одна хорошая, а другая — страшная. И ещё ты.

— Я не печать!

— И Ямос, наверное. А ещё я думаю, что Талли настоящая. И Лореотис. Мы сегодня с ним вместе к ней пойдём.

Вот теперь разговор коснулся той темы, к которой я не знал, как подобраться.

— Отлично! — воскликнул я, пожалуй, излишне радостно. — А ты сможешь передать зеркальце Лореотису ненадолго? Мне бы очень хотелось с ним поговорить.

Авелла рассеянно кивнула и продолжила гнуть свою линию:

— Настоящее — это то, что ты сам делаешь, а ненастоящее делает тебя. Настоящее — это ты, а ненастоящее — снаружи. Я всю жизнь старалась быть ненастоящей, пока не увидела тебя на рынке. Ты как-то так на меня посмотрел, что я почувствовала, что ты меня видишь, настоящую, и сначала даже испугалась, а потом Зован тебя толкнул, а я… А я пришла.

Я мысленно почесал в затылке. Звучало это всё не то по-детски, не то безумно, однако не было никаких сомнений, что Авелла выворачивает передо мной свою душу.

— Глупо звучит, знаю, — потупилась она. — Я никому этого никогда не говорила, вот и получилось непонятно.

— Всё понятно получилось. Ты необыкновенная, Авелла.

Она покраснела. Наверное, из-за того, что я был «настоящим».

— Мне сейчас нужно идти, — соскочил я с подоконника. — Можешь мне пообещать одну вещь?

Она вопросительно вскинула брови.

— Улыбнись сегодня хоть разок.

— По-настоящему? — серьёзно уточнила она.

— Только по-настоящему.

Вздох, раздумья…

— Я постараюсь.

***

Для второго из утренних разговоров я пожертвовал завтраком. Пошёл сразу в академию, отыскал кабинет ректора и постучался. Было отчасти приятно, отчасти непривычно, что здесь, в подводных зданиях, используются самые обычные двери.

— Сэр Мортегар! — обрадовался ректор, увидев меня. — Как хорошо, что вы сами пришли. У меня как раз выговор для вас.

— За неприличное обнажение? — спросил я, садясь на стул. Ночное чтение устава на многое открыло мне глаза.

— Правильно! — Ректор буквально лучился злорадством. — Вы ведь не ходите в трусах там, у себя, на земле? Полагаю, нет! Почему же здесь вы ведёте себя столь неподобающим образом? Если бы вы заглянули в сумку, то обнаружили бы там плавательный костюм!

— Мне очень жаль, каюсь, больше этого не повторится.

— И особенно это касается вашей рабыни. Я понимаю, что вы не воспринимаете рабов, как людей, но здесь всё иначе. И когда в академгородке, возле общежития парней, появляется чуть ли не голая девушка…

— Тогда нужен ещё один костюм, для неё.

Мы с ректором играли в молчаливые гляделки не меньше минуты. У меня сложилось впечатление, что мы оба вспоминали вчерашний разговор.